Строить брутально. Иван Кравцов — про авто-архитектуру, эко-«развод» и клиентов «не в теме»
- 29 июня 2017
- 4529 просмотров
- 0 комментариев
Нам небезразлично как будет выглядеть Беларусь в будущем, поэтому мы стараемся чаще общаться с людьми, которые так или иначе формируют ее внешний облик. В этот раз мы решили провести эксперимент: задать те же вопросы, на которые отвечал мэтр белорусской архитектуры Александр Кратович, другому архитектору — более молодому, прогрессивному, хотя и менее опытному в реализации готовых объектов. Нашим собеседником стал Иван Кравцов — арт-директор архитектурного «Бюро 35», действующий преподаватель БНТУ и заместитель директора часового завода «Луч». Стоит ли говорить, что на те же вопросы прозвучали совершенно другие ответы?

Архитектор Иван Кравцов
D-E: Люди выбирают типовые проекты именно за их дешевизну, индивидуальный дизайн — вещь недешевая, его себе могут позволить далеко не все. Почему работа архитектора стоит дорого? Почему эта профессия носит некий налет элитарности?
И.К.: Профессия архитектора может восприниматься элитарно. Но общество, в основном, знакомо с архитектурой по неким знаковым фамилиям — людям, добившимся славы, признательности, мелькающих в СМИ. Точно также мы знаем об именитых дизайнерах одежды, нам знакомы имена Gucci или Dolce Gabbana. Но таких архитекторов — 5% от общего числа, и судить обо всех по этим представителям — неправильно. Много профессионалов работают по недорогим, малоизвестным проектам.
Разумеется, индивидуальный проект стоит денег. В среднем, работа архитектора над индивидуальным проектом удорожает стоимость дома на 3-5%. Поэтому принято считать, что могут позволить себе услуги архитектора только состоятельные люди. Но это мы говорим об архитекторах, берущихся за какие-то достаточно крупные или дорогие объекты. При этом есть огромное количество тех, кто берется за более мелкие и более простые проекты — просто для того, чтобы заработать на «валовом» проектировании. Стоимость услуг таких специалистов формируется исходя из их потребностей, и вполне по карману значительному количеству людей.
D-E: В продолжение предыдущего вопроса. Значительная часть клиентов архитектора (мы не говорим о госархитекторах) — частные лица, заказывающие особняки, виллы, дома. А в нашей стране большая их часть находится за заборами и никогда не становится достоянием общественности. При этом теряется социальная ответственность архитектора: делать жизнь общества и его окружение красивыми. Не видите ли вы здесь противоречия между предназначением архитектора и его реальной деятельностью?
И.К.: Я вижу противоречие в самом вопросе. Понимая направленность вашего портала на частное домостроение, хочу отметить, что 80% архитекторов работают над общественными зданиями, многоквартирными домами, коммерческими проектами. В этих случаях социальная значимость совсем не теряется. Если же мы говорим только о частной архитектуре, то нужно понимать, что здесь архитектор обслуживает частные интересы, а не общественные. И у заказчика есть право на личную жизнь. Поэтому архитектор, работающий над частным поместьем или виллой — отлично понимает, под чем подписывается. И это — нормально.

Проект частного дома «Бюро 35»
D-E: Предположим, человек захотел построить дом по индивидуальному дизайну, посмотрел ваши работы, они ему понравились, и он пришел к вам с предложением сотрудничества. На каком этапе вы понимаете, что сработаетесь с заказчиком, а в каких случаях — что ничего не выйдет?
И.К.: Важна вторая встреча. Как правило, именно на этом этапе приходит понимание перспектив сотрудничества. Мы знакомимся с желаниями заказчика, знакомимся с участком, и делаем ему эскиз, планировку — от руки или в компьютерном редакторе. Чаще всего делаем бесплатно. И уже на этапе взаимодействия заказчика с этим эскизом — становится понятно, на что клиент настроен, это видно по его реакции. Если человек приходит, и уже знает, чего хочет, до мелочей — скорее всего, ему нужен не архитектор. Ему нужно просто обслужить некие утилитарные или чисто технические задачи. За это мы обычно не беремся — есть огромное количество фирм, которые сделают это быстрее и дешевле, поскольку это их основной бизнес.
Если же человек терпимо реагирует на любые предложения и изменения в проекте, допускает саму возможность таких изменений и готов пробовать что-то новое — тогда это наш клиент. Идеальный вариант — когда клиент приходит с некими основными вводными данными (хочу 150 «квадратов» и два этажа) и примерами работ, которые ему нравятся, чтобы задать общий стилистический вектор. А дальше — он доверяет архитектору. И это логично. Если вы приходите за услугами специалиста — вы должны позволить ему выполнить его работу.
D-E: С какими наиболее частыми заблуждениями относительно работы архитектора (со стороны заказчика) вы сталкивались в практике?
И.К.: Один из вариантов мы уже рассмотрели – когда клиенту нужен «чертежник», а не архитектор. Еще один распространенный случай — непонимание сути услуги. Часто заказчик удивляется, что хороший строительный проект требует не только участия архитектора, но и других специалистов: инженеров, конструкторов и т.д. Часто считают, что проект выполняется одним человеком, что это не командная работа. А это не так: даже самые маленькие компании привлекают к работе определенных специалистов, поставщиков оборудования и т.д.

«Бюро 35»
Еще одно заблуждение касается состава проекта. Многие полагают, что архитектурный проект — это не чертежи, а картинки, визуализация, эскизные решения. А это именно чертежи, все остальное — скорее бонусы.
D-E: Могли бы вы для наших читателей пояснить: по каким критериям можно оценивать архитектора при его найме, кроме портфолио работ? Может быть, какие-то личностные характеристики, качества, которые должны быть у хорошего архитектора и которых нет у посредственного?
И.К.: Кроме портфолио, я бы со стороны заказчика еще поспрашивал архитектора о некоторых понятиях. Даже такой простой вопрос: «В каком стиле вы работаете?» — может поставить многих архитекторов в тупик. Если он ответит: «Я работаю в любых стилях» — это уже подозрительно, это означает, что у него отсутствует свое видение, ощущение пространства, что вы имеете дело скорее с коммерсантом, задача которого — получить деньги.
Еще один подозрительный момент — когда начинают предлагать «опции» за дополнительные деньги. Дробят работу мелко, и готовы браться за «кусочки». Вам говорят: вот планы — это 500 долларов, визуализация — еще 200 долларов, и так далее. Можем с ними, можем без них. Это свидетельствует о том, что задача этих людей — зарабатывать деньги на услугах, а не доводить проекты до конца. А это немного разные установки, у хорошего архитектора они должны выполняться вместе, а не попеременно.
D-E: Существует распространенное мнение, что архитектор — всего лишь исполнитель воли заказчика, по сути — наемный работник. Вы согласны с этим?
И.К.: Архитектор, как любой художник, который выполняет заказ — безусловно, наемный работник. Он не свои «хотелки» реализует, он включается во внешнюю ситуацию, тесно переплетенную с жизненными, финансовыми, семейными обстоятельствами заказчика. И архитектор получает деньги, без которых работа не состоится. Но! Содержание наемной работы может быть разным. Это может быть работа «чертежника», может быть работа художника.

Проект «Бюро 35»
D-E: В начале работы над частным домом — стремитесь ли вы понять образ жизни владельцев, чтобы расположить помещения наиболее удобно, или, наоборот — пытаетесь донести до заказчиков принятые стандарты и правила?
И.К.: Тут лучше перейти на более абстрактный уровень. Конечно, мы стремимся понять заказчика, но не всегда его привычки являются руководством к действию для архитектора. Тут очень важно разделять ценности заказчика от его повседневных привычек. Скажем, если у человека висел держатель туалетной бумага справа, и он тратит время, чтобы объяснить, почему не хочет видеть его слева — не стоит безрассудно идти ему навстречу. Но если он говорит «Я хочу, чтобы мне хорошо дышалось в доме, а окна спальни выходили на сосновый лес» — это уже говорит о его ценностях. Клиент не всегда может правильно описать свой быт и связать его с тем, чего он хочет. Поиск баланса между первым и вторым — в этом, в том числе, и состоит работа архитектора. В конце концов, эти вводные данные нужно преобразовывать в нечто новое. На то он и новый дом, что в нем не должно быть все так же, как в старом. Тут архитектор тоже должен быть немного психологом (улыбается. — Прим. ред.).
D-E: Должен ли архитектор нести некую образовательную, или просветительскую функции, показывать людям «как надо», «как может быть»?
И.К.: По собственному желанию. Есть хорошие архитекторы, которые очень много сделали для архитектуры, методично и профессионально, но у них никогда не было внутренней задачи влиять как-то на общество. А есть обратные примеры. Работа с ценностями общества — она всегда немного выходит за рамки архитектуры, это комплекс, симбиоз многих вещей. Поэтому если у архитектора есть желание включиться в этот процесс — почему нет? Создание произведений искусства и заработок денег — это тоже разные установки, которые зависят от амбиций конкретного архитектора, его целей.

Проект «Бюро 35»
D-E: По вашему мнению — должен ли быть современный архитектор многозадачным? Должен ли он быть руководителем, распределяющим работу между подчиненными, отвечающим за поиск и своевременную поставку отдельных материалов, за дизайн интерьера строящегося объекта в целом? Или лучше не мешать «мух с котлетами» и оставить на долю архитектора только творческий аспект работы?
И.К.: В 21-м веке архитектор по большей части уже не художник, а инженер. В 50-60-хх годах прошлого столетия был рожден системный подход в области проектирования, который распространился на все профессиональные сферы: дизайн машин, потребительских продуктов, архитектуры в том числе. Художник — это станочник: он поставил станок, ему никто не нужен, он может свой внутренний мир изливать на холст. Современный архитектор работает с большим количеством лиц: поставщиками материалов, инженерных систем, готовых конструкций. В этом плане необходимо умение работать в команде и координировать все процессы.
Главный архитектор, безусловно, должен быть больше руководителем. А в случае частных проектов это всегда главный архитектор: он может делегировать те или иные полномочия, но отвечает за все сам, лично. Он должен руководить всем процессом, ему приходится. На него часто скидывают процессы инженерной организации, согласований, конструктивных решений и т.д., но это — тоже часть работы. В больших проектах это делают разные люди, в случае частного дома, как правило, все завязано на одного человека.
D-E: Вы часто бывали за границей, знакомились с работой коллег. Расскажите в чем отличия работы «здесь» и «там»?
И.К.: За границей все-таки чуть больше бюджеты: за дома больше платят, и у архитекторов есть больше времени для реализации каких-то решений. Но это касается больше крупных проектов, для коттеджного строительства эта разница минимальна.
D-E: Если говорить о современной городской архитектуре, в крупных мегалополисах сегодня много зданий из стекла и бетона и мало зелени. У нас это усугубляется еще и погодой: всего один из шести солнечных дней в году. Способствует ли это ухудшению настроения жителей, увеличению их раздражительности и агрессии? Нужно ли властям уделять внимание этой проблеме?
И.К.: Я думаю, власти, конечно же, должны уделять внимание настроению жителей страны. Но в нашей стране «городские пейзажи» — наименьшая проблема (смеется. — Прим. ред.). Куда больше на настроение граждан влияет политическая и экономическая обстановка в стране. Да и не такие уж в белорусских городах серые улицы. Мы проводили интересный эксперимент: я в Google Maps открыл пригород Цюриха, сделал скриншот, и сбросил всем своим коллегам в «Бюро 35» с предложением угадать, где находится это место. Поскольку там было чисто, и не видны были вывески, большинство предположило, что это одна из бывших стран соцлагеря: Чехия, Словакия, Хорватия, что-то в этом роде. А это был пригород Цюриха. Поэтому невзрачные места можно встретить в любых странах, даже экономически развитых. Яркий и красивый город, пожалуй, не самое важное.

Проект «Бюро 35»
D-E: Будет ли развиваться экологичное направление в частном домостроении? Уже сейчас становится модным делать все по максимуму из природных материалов, но станет ли это мейнстримом именно в Беларуси?
И.К.: Эко-строительство надо рассматривать в разрезе общей парадигмы устойчивого развития, которая зародилась в конце 80-х годов прошлого века и является общемировым трендом. Беларусь с определенным опозданием включается в этот тренд, но со своей спецификой: мы не берем все, а «творчески перерабатываем» отдельные идеи. Есть два основных подхода к эко-строительству: low-tech и hi-tech. Первое — это использование неких природных материалов, которые легко разлагаются. Второе — сбережение воды, света, разложение материалов, энергетика, выбросы углекислого газа в атмосферу и соответствующие технологии. Смешно порой видеть, как в доме из соломы (явный low-tech) на крышу ставят современные солнечные панели (явный hi-tech). Потому что — не совсем понятно, зачем использовать солому, если тут же стоят не такие уж и «чистые» в плане производства солнечные панели. Почему бы вместо соломы не применить хорошие, поддающиеся переработке материалы промышленного производства?
Есть такой термин green washing — «промывка мозгов» на почве экологии. В развитых странах это используется на глобальном уровне: для сокращения выбросов в атмосферу, массовому переходу к «зеленому» энергоснабжению и т.д. У нас — этот тренд эксплуатируют для продажи чего угодно. Это скорее маркетинг, чем реальная забота об экологии. В любом случае, я считаю, что low-tech в Беларуси бесперспективен, будущее лежит именно в технологиях, в области hi-tech. Крыша из тростника и стены из бревен — это еще не эко-строительство. Не надо путать экологичность с дауншифтингом.
D-E: По вашему мнению, есть ли будущее у модульной архитектуры? Могут ли вообще объекты, сложенные из «кубиков» претендовать на звание предмета искусства, или их предназначение лежит в функциональной зоне?
И.К.: Объектом искусства можно назвать все, что будет так поименовано. Главное — чтобы достаточное количество людей это признало. Искусство не выполняет роль только украшения: оно привлекает внимание к неким проблемам, оказывает влияние на общественное сознание. И если дома радикально меняют образ жизни или ощущение пространства — их тоже можно назвать предметами искусства.
Если же говорить о будущем конкретно модульной архитектуры, то будущее есть и весьма радужное. И расцвет модульной архитектуры начнется, когда мы перейдем к автоматизации производства домов. А мы к ней перейдем. Мы уже перешли к автоматизации проектных решений, и практическое строительство — на очереди. Сама модульность была придумана с конкретными целями: для того, чтобы унифицировать производство чего-то и снизить его стоимость. Ведь что такое модульность? Что-то состоит из отдельных частей, которые взаимозаменяемы. В этом плане значительная часть сегодняшних домов уже являются модульными, в Америке так вообще собирается большая часть домов.
В более широком смысле под модульностью мы понимаем объемно-блочное строительство, и эта идея уже была реализована десятилетия назад, в СССР — те самые «панельки». Если же мы говорим о неких универсальных модулях, которые позволяют, скажем, легко расширять дома — я таких пока не встречал. В ныне существующих «модульных» каркасниках для того, чтобы добавить площадь — нужно разобрать часть предыдущего модуля. А это мало чем отличается от классической пристройки. Поэтому сегодня модульные дома — это больше маркетинг. Безусловно, такие дома строятся быстрее, но это ближе к панельному строительству. Это еще не та модульность, которая могла бы быть.
D-E: Как вы относитесь к домам, которые печатаются на принтерах? Считаете ли вы вообще такие «распечатки» архитектурными объектами, и есть ли, на ваш взгляд, у этой технологии будущее?
И.К.: Сама распечатка — это технология строительства, а архитектура — это вид проектной деятельности. Это разные две вещи. Поэтому если такие распечатки рождаются в соответствии с замыслом архитектора — да, их можно считать архитектурными объектами. Если они рождаются в результате генерации компьютерной программой — это тоже может считаться объектом архитектуры, но уже автоматизированной архитектуры. Я думаю, в итоге за этим будущее. Мы будем автоматизировать любую деятельность, которую сможем, и архитектуру это тоже ждет, в какой-то степени.
D-E: Каким из своих проектов вы гордитесь больше всего и почему?
И.К.: Сложно сказать… Ну, вот мы проектировали Олимпик парк. Там я очень доволен тем, как мы смогли экономически поработать, мы добились хороших показателей по соотношению площади квартир на гектар. Но сказать, что я им горжусь как образцом передовой мировой архитектуры — наверное, нет. Думаю объект, которым я буду гордиться — еще впереди.

Олимпик парк, проект «Бюро 35»
D-E: Пока что свободных земельных участков в Беларуси хватает. Но рано или поздно мы столкнемся с дефицитом земли, участки станут более компактными, дома станут располагаться ближе друг к другу. В принципе, в легком виде мы сегодня уже наблюдаем это в престижных районах, тех же Дроздах. В условиях «тесноты, да не обиды» — каким должен быть дом белоруса с точки зрения баланса между приватностью и публичностью? Можете привести примеры конкретных архитектурных или дизайнерских решений, помогающих найти этот баланс в отдельно взятом доме?
И.К.: Когда архитектор проектирует здание в стесненных условиях — он его проектирует, исходя из каких-то потребительских качеств. И он пытается выжать максимум из этих условий. Он стремится выбрать вид. Проследить за тем, чтобы вам не смотрели в окна соседи. Обратить внимание, на солнечной стороне у вас в дом, или в тени. Но не всегда получается предусмотреть всё. Но это же не значит, что нужно не строить? В стесненных условиях просто нужно внимательнее обращаться с возможностями участка и аккуратнее — с тем, чего хочет заказчик.
D-E: Считаете ли вы ландшафтный дизайн обязательным условием для хорошего, красивого дома? Или вариант «10 соток газона» — тоже имеет право на жизнь?
И.К.: Тоже имеет право на жизнь.
D-E: Молодое поколение сегодня все чаще заказывает себе относительно простые дома: в один этаж, без мансард и подвалов с бильярдом. Основной критерий — необходимая, разумная достаточность. По вкусу ли вам эта тенденция, и согласны ли вы с утверждением вашего коллеги: «Дом — это умение себе отказать»?
И.К.: Да, с этим я абсолютно согласен. И дело даже не в доме. Сама жизнь, в целом — это умение себе отказать.
D-E: У каждого свое представление об идеальном месте в котором он бы хотел жить. Расскажите о своем идеальном загородном поселении: на что оно похоже, сколько людей в нем проживает, какой этажности дома, какая инфраструктура, сколько зелени и т.д.
И.К.: Для меня идеальный вариант — это дом в горах. Люблю виды горных пейзажей, плюс — возможность покататься на лыжах. А конкретно по дому — я бы предпочел стиль, в котором мне нравится работать. Это брутализм. Есть несколько ярких представителей этого стиля: архитекторы Gotfried Böhm и Pether Zumthor. Вот их творчество мне близко.

Брутализм, проект: Gotfried Böhm

Брутализм, проект: Gotfried Böhm

Брутализм, проект: Pether Zumthor

Брутализм, проект: Pether Zumthor
D-E: У вас есть проект мечты? Если бы не стоял вопрос финансов и административных согласований — что бы хотели построить?
И.К.: На ум приходит здание Парламента, сейма. Потому что я мечтаю о том, чтобы там сидел Парламент, который будет управлять страной. И хорошо управлять. Но пока — просто не для кого строить… (улыбается. — Прим. ред.).
Беседовал: Дмитрий Малахов
Задать вопрос эксперту
В Минске появились функциональные скульптуры от Элины...
28 июня 2017

«Быстрая» терраса на любой кошелек: считаем 4...
30 июня 2017
Актуальные материалы
Владислав Третьяк и его особняк
Дизайн интерьеров, 10 октября 2020
Где живёт художник Никас Сафронов
Дизайн интерьеров, 10 июня 2020
Недвижимость президента Белоруссии Александра Лукашенко
Дизайн интерьеров, 29 марта 2020
Где живет талантливый полузащитник Александр Головин
Дизайн интерьеров, 10 декабря 2020
Комментарии
Всего комментариев: 0